Андрей Tитов

Родовое поместье - это основа для личного счастья, самореализации и благополучия. Среда, при правильной организации которой, можно ощутить твердую почву под ногами и не тревожиться за свое будущее и будущее детей.

Однако от создания родового поместья многих сдерживает огромное количество неопределенностей, связанных с вопросами заработка, обустройства на земле, организации быта. Такие опасения небезосновательны. По статистике, 90% экопоселений распадаются перешагнув сорокалетний рубеж. Поэтому делать все нужно правильно с самого начала.

В докладе мы рассказывали о своем видении построения устойчивого родового поместья. Понятие Устойчивое предполагает, что на поместье можно постоянно жить, работать и зарабатывать, выходить на продовольственное самообеспечение, растить детей и внуков и создавать им такую среду, из которой им не захочется уезжать после совершеннолетия.
Мы вкратце коснулись следующих важных тем:
• Выстраивание взаимоотношений внутри рода, путей самореализации каждого и обеспечению преемственности в родовом поместье.
• организация пространства поместья: пермакультуры, экологического строительства и органического земледелия
• способы заработка в поместье: профессии, предпринимательство, виды деятельности.

Ниже презентация выступления. Возможно, она поможет кому-то в принятии решений о переезде на землю.

Источник: https://vk.com/forum_rp_belarus?w=wall-34269336_680

Статья в "Аргументах и фактах" о нас, нашем поместье и нашей философии. http://www.aif.by/social/item/41640-veniaem-gorod-na-derevnu.html

Бизнес-аналитик Андрей ТИТОВ с супругой окончательно перебрались из города в деревню два года назад. Этот шаг - социальный эксперимент. Своим примером семья хочет доказать на практике, что жизнь на земле выгоднее городской по всем показателям: экономическому, экологическому, духовному; что при определенных условиях извечная мечта человека «жить для души, не напрягаясь» вполне осуществима. Каким образом - узнал «АиФ».

В собственности семьи Титовых один гектар земли с домиком на хуторе под Раковом около Налибокской пущи. Земельный участок обрабатывается по принципам пермакультуры - системы ведения сельского хозяйства, основанной на естественных взаимосвязях экосистем. Это и есть главное условие для осуществления вышеназванной мечты.

- Существует стереотип, что на земле нужно работать до изнеможения. Интенсивное сельское хозяйство, действительно, трудозатратно. А пермакультура не требует тяжелого труда и много времени: когда все подготовлено и организовано, в неделю необходим один день на огород, один - на сад, - говорит хозяин, показывая элементы системы пермакультуры на своем участке:

Вот здесь растет картошка - в соломе. Мы просто постелили солому, сделали лунки, положили клубни, засыпали туда жменьку плодородника, накрыли соломой и забыли. Картошка - сильное растение, она пробьется через солому, а сорняки - нет. Не нужно пропалывать, окучивать, бороновать, жуков нет. И собирать урожай удобно: разгреб солому - картошка лежит чистенькая. А вот - «куриный трактор» (на фото): загон для птиц, который можно переносить с места на место. Куры делают свое дело без нашего вмешательства: рыхлят и удобряют почву для будущих грядок.

Лесосад

За домом Андрей собственными руками построил большой птичник, где сегодня живут куры разных пород. Подстилку, что стелют курам на зиму, весной выносят и используют как удобрение. Куры живут в условиях, максимально приближенных к естественным: гуляют целыми днями по участку. Чтобы их не украла лиса, несет боевое дежурство собака.

За птичником хозяева намерены разбить лесосад.

- Это принципиально другой подход к садоводству: растения располагаются ярусами, как в обычном лесу. Все компоненты находятся в симбиозе и могут существовать долгие годы при минимальном уходе. Плюсы лесосада в том, что плодовые деревья не нужно подрезать: в естественных условиях под сенью большого дерева они хорошо формируют крону, а разнообразие видов спасает от массового поражения болезнями. У нас в качестве биотопа будет липа, естественная доминанта Налибокской пущи.

Экономика вопроса

- Конечно, чтобы создать устойчивую экосистему на такой площади, посадить 200-300 видов многолетников, чтобы они взаимодействовали друг с другом, подготовить почву, нужно время. По моим подсчетам, 5-7 лет, - поясняет Андрей Титов. - Но когда у вас вырастут, скажем, 20 яблонь, 20 груш, 20 вишен, ягодные кусты, кедр, который может приносить до тонны шишек в год, подумайте, какие будут доходы. Ваши дети точно скажут большое спасибо, у них не будет проблем с деньгами. Семья из 4 человек, в которой двое детей-помощников, в год с такого участка может получать без использования наемного труда до $50 тыс. Земля дает большое поле для маневров. У нас, к примеру, уже есть небольшой питомник хвойных деревьев, тут же собираемся разбить питомник абрикосов, районированных в Хабаровском крае. Это уже неплохой бизнес, который поддержит на переходном этапе. Если правильно все организовать, будет изобилие. Я - городской житель и всегда считал, что нельзя «жить с земли». Но, когда познакомился с основами пермакультуры, которая, как мне кажется, естественным образом заложена в геноме человека, меня это так затянуло, что я переквалифицировался в ИП, чтобы высвободить время для обустройства своего нового хозяйства. Хотя ничто не мешает оставаться в профессии. Жена, к примеру, продолжает ездить на работу в город. Сейчас наши промышленные гиганты становятся хронически убыточными, грядет их реорганизация. Что будет с уволенными людьми? Но уже сегодня ничто не мешает рабочим, если, к примеру, есть дом в деревне недалеко от города, периодически туда приезжать, подготавливать почву, хозяйство, чтобы потом не остаться без средств к существованию.

Я люблю пример с яблоком. Человеку в городе, чтобы съесть яблоко, нужно сходить на работу, заработать, пойти в магазин, купить яблоко, причем непонятного качества. То есть для совершения одного действия нужно сделать несколько движений. А на земле вышел в сад и сорвал. А жилье? Работающему человеку в городе невозможно на свои доходы построить или приобрести жилье. А здесь в растянутом режиме за 3-4 года можно построить дом за $15 тыс.: фундамент из бутового камня, стены из самана (глина и солома) или глиночурки (глина и дрова). Это теплое и экологичное жилье, и, главное, стройматериалы - под ногами.
Строительством такого дома семья намерена заняться в ближайшее время.

Философия идеи

Но главным мотивом к переменам стала все же не прагматика, а мировоззренческие открытия.
- Сегодня 80% своих ресурсов человек тратит на выживание, на покрытие низших базовых потребностей. И эта ситуация поддерживается искусственно. Жилье такое дорогое, чтобы давать нам кредиты, кредиты в свою очередь привязывают нас к нанимателю и т.д. Выйти на иной уровень свободы человеку просто не дают, потому что тогда у него начнется трансформация ценностей, невыгодных для экономики потребления. Сегодня производители работают над технологиями технического и морального устаревания продукции, то есть думают не о том, как бы вещь подольше прослужила, а наоборот, как бы она быстрее вышла из строя и моды, чтобы мы потребляли все больше новых товаров и ресурсов. Получается, что люди - батарейки этой системы. Лично нас это не устраивает, - говорят Титовы. - На изобильной земле, когда ты уже не думаешь о еде и крове, начинаются творческая самореализация и осмысление самого себя, своей жизни, приходит понимание истинной свободы, формируется иное чувство ответственности за окружающий мир. Нам подарена красивейшая природа, а что мы с ней делаем? Посреди Тихого океана плавает остров из антропогенного мусора площадью 15 млн км2, на огромных земельных площадях гниют кладбища непроданных автомобилей... Примеры можно перечислять бесконечно. Поэтому сегодня уже недостаточно просто раздельно выбрасывать мусор. Нужно пересматривать свои потребности, помогать восстанавливать разрушенную экологию - каждый на своем месте. Мы - на этом хуторе, показывая, что землю можно не истощать и получать при этом хорошие урожаи, не создавать горы мусора, используя природные материалы, и т.д.

- В нашем решении поменять образ жизни есть и духовный аспект, - продолжает Андрей Титов. - Так получилось, что история разбросала и прервала род многих семей. И сегодня нужно его собирать. А для этого должно быть место сбора рода - родовое поместье, тогда его сила стократно возрастает - через взаимовыручку и взаимопомощь. Еще и поэтому сегодня необходимо формировать интеллектуальную и духовную традицию жизни рода на земле.

Дэвид Гребер

Аннотация

Данная статья Дэвида Гребера, профессора антропологии из Лондонской Школы Экономики, была опубликована в летнем выпуске журнала “Strike! Magazine” в 2013 году, и посвящена проблеме профессий, не несущих никакой очевидной общественной ценности и обычно называемых в России “офисным планктоном”.

В 1930 году Джон Мейнард Кейнс предсказал, что развитие технологий в таких странах, как Великобритания или США, к концу столетия позволит ввести 15-часовую рабочую неделю. Нет практически никаких причин сомневаться в его правоте: в технологическом плане наше общество вполне на такое способно. Тем не менее, ничего подобного не произошло. Вместо этого, если технология и была для чего-то использована, то для того, чтобы заставить нас работать больше. Ради этого было создано множество профессий, которые по сути являются бессмысленными. Огромное количество людей, особенно в Европе и Северной Америке, проводит всю свою жизнь выполняя работу, которую они втайне считают ненужной и бестолковой. Моральный ущерб от этого положения вещей настолько глубок, что превратился в шрам на нашей коллективной психике. И, несмотря на все это, практически никто не обсуждает данную тему.

Почему обещанная Кейнсом утопия, наступления которой ждали с нетерпением еще в 60-х, так никогда и не воплотилась в жизнь? В наши дни это принято объяснять тем, что Кейнс не учел колоссального роста потребления. Выбирая между меньшим количеством рабочих часов и большим количеством игрушек и удовольствий, мы всем скопом выбрали последнее. Это объяснение представляет собой милую поучительную историю, но даже минутное размышление над ним покажет, что оно не может быть правдой: да, мы стали свидетелями создания огромного количества разнообразных профессий и отраслей с 20-х годов ХХ века, но очень немногие из них имеют какое-либо отношение к производству и распределению суши, айфонов и модных кроссовок.

Что же это за новые профессии? Недавний доклад, сравнивающий занятость в США между 1910 и 2000 годами, дает однозначную картину, которая, я должен заметить, почти точь-в-точь повторяется в Великобритании. На протяжении последних ста лет количество рабочих, занятых в качестве домашней прислуги, на производстве и в сельском хозяйстве резко упало. В то же время, количество работников в сферах “менеджмента, делопроизводства, продаж и обслуживания” возросло в три раза, с одной четверти до трех четвертей всех занятых. Иными словами, производительные рабочие места, как и предсказывалось, были автоматизированы (даже если считать число промышленных рабочих во всем мире, включая трудящиеся массы Индии и Китая, процент таковых рабочих составляет гораздо меньшую часть населения мира, чем раньше).

Но, вместо значительного сокращения рабочих часов, чтобы население мира смогло иметь больше свободного времени на свои собственные проекты, развлечения и идеи, мы видим раздувание не столько сферы “услуг”, сколько административной сферы, вплоть до и включая создание целых новых отраслей, таких, как финансовые услуги и телемаркетинг, а также беспрецедентное расширение таких сфер, как корпоративная юриспруденция, администрирование науки и здравоохранения, человеческие ресурсы и PR. И эти цифры не включают в себя всех тех людей, чья работа заключается в оказании административной и технической поддержки этих отраслей или обеспечении их безопасности. Не включают они и весь тот сонм вспомогательных профессий и отраслей, типа мойщиков собак или круглосуточной доставки пиццы, которые существуют исключительно потому, что люди работают слишком много, чтобы позволить себе тратить на это время.

Я предлагаю называть этот феномен “бессмысленными профессиями”.

Выглядит так, будто кто-то специально придумывает бестолковые профессии, чтобы заставить всех людей работать хоть где-нибудь. В этом и заключается главная загадка. Это как раз то, чего по идее не должно происходить при капитализме. Конечно, в старых неэффективных социалистических государствах типа Советского Союза, где наличие работы считалось для каждого с одной стороны правом, а с другой — священной обязанностью, система придумывала столько рабочих мест, сколько было нужно (поэтому в советских магазинах требовалось три продавщицы, чтобы продать кусок мяса). Но ведь это та самая проблема, которую призвана решить рыночная конкуренция. По крайней мере, согласно экономической теории, трата денег на работников, в которых на самом деле нет особой необходимости, это последнее, что будет делать нормальная коммерческая фирма, которая в первую очередь добивается прибыли. И все равно это почему-то происходит.

Хотя корпорации периодически и занимаются безжалостными сокращениями, увольнения почему-то всегда касаются лишь той части людей, которые действительно производят, перевозят, чинят и поддерживают вещи в рабочем состоянии. Посредством какого-то странного колдовства, которое никто не может объяснить, количество людей на окладе, перекладывающих бумажки, всегда стремится к увеличению, и все больше и больше работников уподобляются тем самым советским рабочим, которые, имея формальную рабочую неделю в 40 или даже 50 часов, на самом деле работают от силы 15, точно так, как предсказывал Кейнс, потому что остальное их время занято мотивационными семинарами, сидением в социальных сетях и прочей ерундой.

Ответ на этот вопрос лежит не в плоскости экономики, но в плоскости политики. Правящий класс, очевидно, понял, что счастливое население, обладающее свободным временем, представляет для него смертельную угрозу — подумайте только о том, что начало происходить в 60-х годах, когда наше общество лишь начало приближаться к этому состоянию. С другой стороны, ощущение, что работа имеет некую моральную ценность сама по себе, и что люди, которые не позволяют засунуть себя в тиски трудовой дисциплины на большую часть своего времени, не заслуживают ничего, чрезвычайно выгодны для него.

Онажды, обдумывая кажущийся бесконечным рост административных обязанностей на британских университетских кафедрах, я вообразил еще одно возможное видение Ада. Ад состоит из людей, проводящих большую часть своего времени, работая над задачами, которые им не нравятся, и которые они не умеют выполнять. Скажем, их наняли за то, что они отлично умеют делать шкафчики, а затем они обнаруживают, что обязаны проводить существенную часть рабочего времени за жаркой рыбы. Не то чтобы эта задача всерьез требовала исполнения: спрос на жареную рыбу не настолько велик. Однако, каким-то образом, они оказываются так одержимы ненавистью к тем своим коллегам, которые могут проводить рабочее время действительно собирая шкафчики и манкируя своими обязанностями по жарке рыбы, что через некоторое время вся мастерская завалена кучами плохо прожаренной рыбы, и никто больше не занимается ничем другим.

Эта притча кажется мне довольно точным описанием психологической динамики современной экономики.

Я понимаю, что любой такой аргумент немедленно встретит возражения в стиле “кто ты такой, чтобы говорить, какие профессии нужны, а какие нет? Что такое “нужная профессия” вообще? Ты сам-то антрополог, зачем ты нужен?” (И действительно, многие читатели желтой прессы посчитали бы само существование моей работы типичным примером напрасной траты общественных ресурсов.) С одной стороны, это действительно так. Объективного мерила общественной пользы не существует.

Я не стал бы говорить людям, которые уверены в том, что вносят осмысленный вклад в общество, что они на самом деле ничего подобного не делают. Но что делать с людьми, которые сами убеждены, что их профессия бессмысленна? Не так давно я повстречал старого школьного друга, которого не видел с тех пор, как мне было 12. Я был удивлен тем, что за это время он успел побывать сначала поэтом, а затем солистом в инди-рок-группе. Я, оказывается, слышал пару его песен по радио, не имея ни малейшего понятия, что поет человек, которого я когда-то знал. У него отлично получалось, и его работа, безусловно, приносила радость людям по всему миру и улучшала их жизнь. Однако же, после парочки неудачных альбомов, его контракт был разорван и, оказавшись под грузом долгов с новорожденной дочерью на руках, он, по собственным словам, “выбрал тот путь, который является уделом многих людей без руля и ветрил: юридическое образование”. Теперь он работает юрисконсультом в крупной нью-йоркской фирме. Он первый признает, что его работа абсолютно бессмысленна, ничего не приносит миру и, по его собственному мнению, не должна бы существовать вовсе.

Здесь можно задать очень много вопросов, начиная с того, что можно сказать о нашем обществе, если оно имеет очень ограниченный спрос на талантливых поэтов и музыкантов, но почти бесконечный — на специалистов по корпоративному законодательству? (Ответ прост: если 1% населения контролирует большую часть всего богатства, то, что мы называем “рынком”, отражает их представление о полезном или важном, а не чье-либо другое) Еще больше говорит нам тот факт, что многие представители этих профессий думают о своей работе точно так же. Я не уверен, встречал ли я когда-нибудь корпоративного юрисконсульта, который не считал бы свою работу бессмысленной. То же самое можно сказать почти обо всех новых отраслях, которые были перечислены выше. Существует целый класс оплачиваемых специалистов, которые, если вы встретите их на вечеринке и оброните, что занимаетесь чем-то интересным (например, антропологией), станут избегать обсуждения своей работы любой ценой. Но подпоите их слегка, и вы услышите целую тираду о том, какая у них на самом деле тупая и бестолковая работа.

Все это есть глубокое психологическое насилие над людьми. Как можно говорить о каком-то достоинстве в труде, если человек втайне считает, что его профессии не должно существовать? Как это не может порождать чувств гнева и возмущения? И все же гениальность устройства нашего общества заключается в том, что власть имущие нашли способ, как в случае с той жаркой рыбы, направить этот гнев в сторону тех, кому выпало заниматься осмысленной работой. К примеру, в нашем обществе явно существует негласное правило, согласно которому, чем больше твоя работа помогает другим людям, тем меньше вероятность, что за нее тебе будут платить. Повторюсь, тяжело измерить объективную ценность профессии, но одним простым способом приблизительно это сделать было бы задаться вопросом: что произойдет, если вся эта категория людей просто исчезнет? Что бы ни говорили о медсестрах, сборщиках мусора и механиках, но очевидно, что, если бы они все внезапно растаяли в воздухе, последствия были бы немедленными и катастрофическими. Мир без учителей и портовых грузчиков тоже очень скоро оказался бы в беде, и можно сказать, что даже без писателей-фантастов и ска-музыкантов он был бы хуже, чем есть. Но не совсем понятно, как именно человечество пострадает от отсутствия управляющих частным акционерным капиталом, лоббистов, пиарщиков, актуариев, телемаркетеров, приставов и юридических консультантов (многие подозревают, что он значительно улучшится). Тем не менее, за исключением нескольких хорошо известных исключений (врачей, например) это правило соблюдается неожиданно точно.

Еще более извращенным является преобладающее убеждение в том, что так и должно быть. В этом заключается одна из сильных сторон правого популизма. Ее хорошо видно, когда желтая пресса подымает бучу возмущения против работников метро, которые парализуют Лондон во время забастовок: сам тот факт, что работники метро могут парализовать Лондон, показывает, что их работа действительно важна, но именно это, кажется, и раздражает людей. Этот феномен еще заметнее в США, где республиканцы преуспевают в деле мобилизации общественного возмущения против школьных учителей или работников автомобилестроения (но, следует заметить, не против школьной администрации или менеджеров автомобильной промышленности, которые на самом деле вызывают эти проблемы) за их якобы раздутые зарплаты и социальные пакеты. Будто бастующим учителям и рабочим автопрома говорят “Но ведь вам дали возможность учить детей и делать машины! Вам достались настоящие профессии! И, несмотря на это, вы еще имеете наглость требовать полагающиеся среднему классу пенсии и здравоохранение!?”

Если бы кто-то специально разрабатывал режим разделения труда, наилучшим образом приспособленный для сохранения власти финансового капитала, сложно представить, как он мог бы улучшить уже существующую систему. Из настоящих работников производительного труда беспощадно выжимают все соки. Остальные разделены на терроризируемый обществом слой всеми презираемых безработных и более крупный слой людей, которым по сути платят за то, что они ничего не делают. При этом последние находятся в положении, которое заставляет их идентифицироваться с перспективами и мировоззрением правящего класса (менеджеров, администраторов и так далее) и особенно его финансовых аватаров, но вместе с тем воспитывает ненависть ко всякому, чья работа имеет четкое и неоспоримое общественное значение. Разумеется, эта система не была никем сознательно разработана — она появилась в результате почти ста лет проб и ошибок. Но она является единственным объяснением того, почему, несмотря на весь технологический прогресс, мы все еще не работаем по 3-4 часа в день.

Как выжить россиянам в кризис, и что делать, если случится самое страшное? Этими вопросами задаются блогеры, предлагая собственные идеи и решения, а народ в ужасе комментирует главный тезис – перестать ныть и пойти работать.

О перспективах России в режиме полной блокады фантазирует администратор социальных сетей Андрей Шаккар.

«Ситуация меняется критически быстро. Вопреки серьёзнейшим убыткам для экономики региона, Европа отказывается практически полностью от российского газа, а нефтяные вливания США опускают стоимость нефти ниже 40 долларов. Никто уже не думает о курсе, мысли возвращают многих россиян в 1917 год… Неужели режим полной блокады уничтожит Россию? Давайте разбираться, так ли страшен чёрт, которым нас пугает весь мир, что будем делать, если санкции будут всё серьезнее и серьезнее. Есть ли вообще что-то, с чем россияне реально не могут справиться? Представим самые неприятные последствия вяло текущих сегодня санкций», – пишет он.

Допустим, мир объявил всех россиян персонами нон грата. «Какой-то процент, безусловно, повесится от невозможности поехать в Италию и купить шмотки от Дольче и Габбана. Может быть, кто-то даже, захватив с собой карманные деньги на двух самолётах и трех кораблях, уедет на ПМЖ в США. И? Остальные как ездили на моря, так и будут ездить. Поначалу курорты, конечно, понаглеют, предлагая койку в сарае по цене номера в 4* Турции, но такая ситуация не может продолжаться долгое время. Со временем сервис или подтянется, или мы возвратимся в эпоху дач-огородов, что тоже неплохо: свежий воздух, овощи, костёр с гитаркой, вспомним, что такое комары».

Если курс доллара пробьёт отметку 100 рублей. «Те, кто уехал за границу в п.1, получают всё меньше средств от сдачи недвижимости. И денег в иностранной валюте они практически не зарабатывают (в той степени, в какой привыкли жить в России). На рынок выставляется огромное количество жилой недвижимости. Цены нельзя назвать абсолютно доступными, но элитные квартиры теперь себе может позволить купить средний класс. Покупая квартиры элиты, представители среднего класса выставляют на продажу свои, и так по цепочке: стоимость жилых квадратных метров снижается. Лентяи не могут смириться с тем, что раньше они получали за сарай возле МКАДа 800 долларов, а теперь лишь 600 и рента падает с каждым месяцем».

Если импорт станет нерентабельным. «Львиная доля посредников вспоминает, что есть, оказывается, и полезные обществу профессии. Наиболее профессиональная часть торговцев перейдёт в бизнес по продаже российских продуктов потребителю, слабые уйдут на пенсию в уборщицы. В тех нишах, где российский производитель не успеет обрести признание, некоторое время будут по-прежнему продавать низкокачественные продукты по цене тех, что подаются на стол Королеве Великобритании. Но постоянный рост конкуренции даст импульс, и вполне возможно, что мы даже вернёмся к такому понятию, как ГОСТ не только на этикетках, но и в реальности. Что не может не радовать».

Если Россию накроет тотальная безработица. «Российская деревня получает шанс на возрождение. Миллионы граждан запустят процесс самой сильной субурбанизации за последние 100 лет. Жить в деревне сложно, но и свой труд превратить в еду, тепло и уют может практически каждый, кто готов работать. Содержать десяток кур, корову и пару свиней может абсолютно любой житель Москвы, серьёзно. Просто об этом очень редко задумываешься. У нас вообще люди боятся всего на свете, а потенциальный выкат кресла из-под задницы вообще расценивается как апокалипсис в мире отдельно взятого человека. На самом деле, всё проще: проиграл конкуренцию? Иди выращивай кур на Алтае. Повезёт, так мужики научат ещё и рыбу ловить».

«Весь мир ждёт приглашения на похороны российской промышленности». «Мир, ну чего ты, в самом деле? Россия практически на 100% обеспечена всеми ресурсами для нормального функционирования промышленных предприятий ещё долгие годы. Не захотите покупать нашу сталь или дерево, не нужны стройматериалы, – так мы наконец-то начнём что-то строить для себя. Можно начать с дорог: автомобильных, железных, строительства современных аэропортов».

Особый ажиотаж в комментариях вызвало предложение, адресованное москвичам, перебираться в деревни пасти кур и свиней, или заниматься всем тем же дома.

«Представляю эти загоны с курями и свиньями возле мавзолея Ленина. Ржу!
И всё это фантастика конечно же.. про то что кто может содержать.. мы что идём в каменный век? Горожане должны жить в городе и иметь возможность покупать всё что хотят», – возмущается andrey_che.

Тем более что «содержать»-то свиней москвичи смогут, а вот прокормить – вряд ли, считают блогеры. Как выращивать картошку, тоже мало кто представляет. «О, да! Все москвичи выйдут с косами заготавливать корм для кроликов, лимузины переоборудуют в курятники, а коноплю наконец будут использовать по назначению, для изготовления рогож и прочей верхней одежды. И учитесь плести лапти, исконно и посконно русскую обуфь», – иронизирует grey_beever.

alex_future рассчитывает на то, что «в соцсетях расскажут как картошку сажать, окучивать, копать и хранить», а puh уточняет: «все думают, что булки на дереве растут! Вы им задайте вопрос, из чего сливочное масло делается, то-то смеху будет!» «Для коровы сенцо нужно заготавливать летом! Ах, как не хочется косить, грести и скирдовать! легче в офисе ж… тереть, правда?» – считает он.

Alexandr Kobec интересуется: где косить сено, «ничейная земля или покос надо с кем-то согласовывать?»

real_saanvi считает, что работать на село москвичи не пойдут, а начнут искать крайнего: «только разленившиеся при усложнении жизни и перспективах начать работать вместо того, чтобы жить на ренту и разваливаться в креслах, начинают не думать о том, как начать работать, а думать о том, как власть достала, и далее по тексту, а это чревато очередной кровью».

Вообще идея отправиться поднимать сельское хозяйство страны вместо того, чтобы жить на ренту от бабушкиной квартиры, повергла большинство столичных жителей в шок и ужас. «Работать, слава богу, пока есть где, а в крупных городах можно и квартиры сдавать в аренду. про Москву вообще молчу. так что, хотя и немного затянув пояса, прожить трудные времена можно будет», – развивает эту мысль oleg_24. Вопрос что делать, если некому станет сдавать квартиры, москвичи не рассматривают в принципе: такого не может быть – мир же ещё не сошёл с ума, чтобы не мечтать понаехать в Москву на съёмное жилье. rollm предлагает альтернативный вариант, как жить в деревне и не работать: «Наоборот надо жить в деревне и не заниматься сельским трудом, работать вахтовым методом в промышленных кластерах, в графике, месяц работаешь 3-5 отдыхаешь и веселишся».

Ещё комментаторы задаются вопросом о том, перестанет ли русский народ «бухать», если лёгкая жизнь, наконец, закончится? Не перестанет, считает blondinchen: «вот что-что, а русский человек бухать никогда не перестанет. Пьянство это традиция, это история, русский человек от бухла не откажется… все проблемы решаются бутылочкой. Без бутылки не обойтись».

А вот bela_kamilica считает, что возрождение и очищение нации не за горами: «В себя многие придут )) ИМХО от чрезмерного пожирания шашлыка и вседозволенности совсем мозги поехали, агрессия в обществе зашкаливает. Очень надеюсь на то, что с дозированным поступлением продуктов питания в желудки граждан, начнёт работать серое вещество головного мозга».

Селяне уверяют: им кризис не страшен, они к хорошей жизни и не привыкали. «Всё верно, – согласен cosmcat. – Москва сидит на гигантских зарплатах, притом что КПД от среднего москвича хуже некуда. 90% – офисный планктон, сидящий во вконтактиках и за это получающий в месяц больше, чем рабочий на заводе где-нибудь в глубинке или комбайнеёр за полгода и даже год. И страх потерять такую халяву у этого офисного планктона заставляет писать в ЖЖ-шечках ахинею, смотреть «Дождик» и винить во всём Путина, что теперь их поувольняют нахрен как ненужный хлам. А делать то они ничего и не умеют, вот беда…Ну а люди, которые могут что-то делать – для них это замкадыши, не умеющее держать в руках айфон».

«Раньше большое количество людей выживало ещё и за счет челночного бизнеса, не только те, кто вёз барахло из Турции, но и те, кто приезжал и закупал его из разных регионов, – полагает, со своей стороны, эксперт IN Ибрагим. – То есть большое количество людей было вовлечено в этот бизнес и обеспечивало себе доход, а сейчас, в кризис, московские власти предусмотрительно закрыли все рынки. Был Черкизон, «Лужа», которые обеспечивали работой несколько миллионов человек. У них были продавцы, перекупщики по всей России – огромная индустрия. Уничтожение этого малого и среднего торгового бизнеса пагубно отражается на общей ситуации».

В итоге, картина рисуется мрачная: выживет, если что, только деревня, которая привыкла трудиться и никогда «пармезанозависимостью» не страдала, а москвичам придётся или ехать на заработки в Среднюю Азию (где их, несомненно, встретят как родных), или спешно изучать в соцсетях методы выращивания морквы. Еще комментаторы не исключали такой вариант: оголодавшие москвичи никакую моркву выращивать не станут, а понаедут в деревню и сожрут чужой урожай. Правда, как писали люди с мест, селянам такой вариант не понравится.

Впрочем, остается последняя надежда не работать – «охота и собирательство», уверены столичные жители. Благо, что всё необходимое для этого – «палка-копалка и дубина».

Вера Ильина

В середине 20 века островное государство Науру было одним из самых богатых в мире, ведь уровень каждого жителя острова был значительно выше, чем в среднестатистическом государстве. Сегодня же Науру, помимо сомнительной репутации считается еще и островом бедных. Что произошло за последние несколько десятков лет? Мы расскажем Вам удивительную историю об острове, судьба которого — это отражение проблем современного общества потребления в миниатюре.

Когда-то Науру был обычным тропическим островом в Тихом океане – с густыми лесами и жарким климатом, ведь находится он прямо у экватора и круглый год там настоящий солнечный оазис.

Однако спустя годы, разрабатывая каменистые горы, которым был покрыт весь остров, обнаружилось, что в них находятся необычайно богатые залежи фосфатов. Их используют например для производства удобрений, улучшающих урожайность.

И вот в начале 20 века на острове началась добыча этих ценных ископаемых.Заработали экскаваторы, а грузовые корабли все большими и большими партиями принялись вывозить с Науру развозили в разные уголки мира кусочки острова. Специфика заключалась том, что до 1967 года Науру входил в состав Австралии и поэтому островитяне не получали почти никакой прибыли от добычи фосфоритов. Затем остров получил суверенитет. Получив независимость, островитяне сумели разбогатеть всего за несколько лет и стали практически самыми богатыми жителями планеты. Уже к 1970-м годам средняя зарплата на острове Науру была в 4 раза больше, чем в США.

Это однако сделало их «тепличными растениями», которые совсем отвыкли и разучились работать, да и незачем было, ведь деньги сами шли в руки науранцам. Многие дети перестали ходить в школу, ведь было не за чем — будущее предопределено, а родители не настаивают. Деньги островитяне тратили в основном на дорогие машины, технику, еду и путешествия, нанимали прислугу из-за границы. В каждой семье было по 4-5 машин. А если машины ломались (автомехаников на острове не было, и поэтому чинить их никто не умел), — не беда, сломанный автомобиль отправляли на свалку и заказывали новый.

Малоподвижный образ жизни сделал островитян тучными и многие начали стремительно толстеть. В результате Науру стал не только рекордсменом по доходам, но и по количеству людей (а точнее, доле среди всего населения), страдающих от ожирения и сахарного диабета. Но как и всякое изобилие, островное благополучие вскоре закончилось. Разрабатывая фосфатные месторождения, науруанцы не учли одного: в тех местах, где поработал экскаватор, поверхность острова превращалась в абсолютно голую скалу. И даже не просто в скалу, а в острые скалистые столбы.

Науру: остров, который загубила жадность

Скалы эти уже не способны стать местом рождения новых тропических лесов, на них нельзя ничего построить и вообще невозможно ни для чего их использовать.И чем активнее шли разработки, тем быстрее оставалось зеленых или еще не обработанных площадей. Уже спустя 10 лет, в 1980-х годах добычу фосфоритов пришлось замедлить, и доходы Науру сильно уменьшились. Островитяне осознали, что уже вырубили 90% леса и превратили почти весь остров в мертвую пустыню.Но было уже поздно.

Тем не менее от своего уровня и образа жизни островитяне не желали отказываться. Да и других способов заработка им не было известно, поэтому они упорно продолжали добычу фосфоритов, которая неизбежно должна была привести к окончательной гибели острова.

К концу 20 века цены на фосфориты упали — постепенно появились новые виды удобрений, а фосфорные удобрения в некоторых странах теперь вообще хотят запретить из-за того, что они загрязняют воду, если попадают в водоемы. Остров разорился и не осталось денег даже на вывоз мусора. Старые ржавеющие машины, закупленные в годы богатства, до сих пор лежат на многочисленных свалках.

Большинство жителей Науру нигде не работают. Пока еще у многих из них остались запасы денег, заработанных на продаже фосфоритов. Островитяне продолжают их тратить, но при этом уже ничего не зарабатывают.

Еще в 1971 году, когда добыча фосфоритов шла полным ходом, Жак Ив Кусто снял фильм об этом острове и уже тогда становилось понятно, к чему в конце концов приведет подобный образ жизни.

И сегодня жители не перестают надеяться, то их остров все же спасут и они вновь заживут прежней жизнью. Но жадность, которая загубила это остров, загубила и его будущее.

Человек приходит устраиваться дворником в компанию «Microsoft». В отделе кадров ему задают вопросы, проводят тесты и наконец сообщают:
— Поздравляем, Вы приняты. Оставьте ваш e-mail – мы уведомим вас о графике работы.
— Вообще-то, у меня даже компьютера нет, – признаётся человек, – а e-mail и подавно.
— К сожалению, тогда мы не можем трудоустроить вас. Вас виртуально нет, а оперативная связь со всеми сотрудниками «Microsoft» по e-mail и согласование эффективной командной работы – ключевой вопрос в нашей компании.
Делать нечего, человек уходит и начинает размышлять, как можно заработать деньги на компьютер. В кармане - $30. Он покупает у фермера 10 кг яблок, выходит на оживлённую улицу и продаёт «вкусные и полезные эко-продукты». За несколько часов его стартовый капитал увеличивается вдвое, а через 6 часов - в 10 раз. Тут он понимает, что с такими темпами можно прожить и без работодателя.
Проходит время, человек покупает автомобиль, открывает сначала маленький ларёк, затем магазин, а через 5 лет он – владелец сети супермаркетов. И вот он приходит застраховать свой бизнес, а страховой агент просит его оставить свой e-mail для выгодных предложений. Наш бизнесмен, как и много лет назад, отвечает, что нет у него ни e-mail, ни компьютера.
– Просто поразительно! – удивляется страховщик, – такой огромный бизнес – и даже нет личного компьютера! Чего бы вы добились, если бы он у вас был?!
На что бизнесмен отвечает:
– Тогда я стал бы дворником компании «Microsoft».
Мораль: если у вас чего-то нет, может, вам это и не нужно?

Бывший валютный дилер Глеб Тюрин решил взяться за спасение «обескровленных» северных деревень. То, что Тюрин за 4 года сделал в архангельской глубинке, не имеет прецедентов. Экспертное сообщество не может понять, как ему это удается: социальная модель Тюрина применима в абсолютно маргинальной среде и при этом незатратна. В западных странах аналогичные проекты стоили бы на порядки дороже. Изумленные иностранцы наперебой приглашают архангелогородца делиться опытом на всевозможных форyмах — в Германии, Люксембурге, Финляндии, Австрии, США. Тюрин выступал в Лионе на Всемирном саммите местных сообществ, его опытом активно интересуется Всемирный банк. Как это все случилось?

После вуза Глеб поехал учительствовать в сельскую школу в самом отдаленном районе Архангельской области. Отдал педагогике семь лет жизни. В начале 90-х вернулся в город, восстановил свой приличный английский, освоенный еще в элитной английской школе, работал менеджером и переводчиком в разных СП и западных фирмах, в американской бизнес-школе, стажировался на Западе, изучал банковское дело в Германии и стал старшим валютным дилером в Архангельскпромстройбанке.

«Это было по-своему очень интересно. Но чувствовал себя таким тикающим механизмом: весь день сидел перед кучей мониторов и щелкал деньги. Иногда по 100 миллионов рублей в день», — вспоминает Глеб. Что испытывает бывший учитель, который продает миллионы долларов при колебаниях курса? Дикий стресс.

А когда он выходил из банка, то видел, как нищие учителя устраивают демонстрации, перед мэрией кричат бабушки, которым не платят пенсию. «Через наш банк проходило по полтора миллиарда долларов в год. Стране не нужны были никакие западные инвестиции, мы могли бы сами полностью модернизировать свою экономику. А вокруг все сыпалось», — с горечью говорит Глеб.

Ельцинское десятилетие разорило Русский Север похлеще гражданской войны. В Архангельской области без труда можно упрятать Францию. Край богатый, но сегодня это преимущественно глушь, бездорожье, безработица. При советах чуть ли не все население было занято в лесной отрасли и сельском хозяйстве. В 90-м году плановую экономику отменили, рубильник выключили. Молоко, мясо по деревням закупать перестали. За 10 лет жители поморских сел, предоставленные сами себе, что называется, дошли до ручки: живут почти одними огородами и грибами. Кто может — уезжает, большинство — пьет горькую.

Во время поездки по Скандинавии Глеб как-то оказался в маленьком рабочем поселке и увидел там «кружок будущего». Сидят трезвые работяги и думают, что они будут делать, когда через несколько лет закроется их завод. Сначала он подумал, что они от своего развитого капитализма совсем обалдели. А потом понял, что это тот самый социализм, который мы строили и не построили. И решил то же самое попробовать делать в России. Он придумал и создал Институт гражданских и социальных инициатив — бесприбыльную негосударственную организацию, которая взялась за возрождение архангельской провинции. «Местная власть там живет на дотации сверху, делят их между райцентрами. А на периферию денег уже не хватает. Закрывают школу, потом — фельдшерско-акушерский пункт — все, деревня обречена. Из 4 тысяч деревень через 20 лет хорошо, если останется тысяча», — прогнозирует Тюрин.

А ведь до революции жители Поморья хозяйствовали крепко, жили трезво и зажиточно. На русском Севере были развиты многие промыслы и ремесла, возделывались разнообразные сельхозкультуры, шла бойкая торговля с другими регионами. Крестьяне сами содержали дороги и деревни. Почти в Приполярье получали рожь — 40 центнеров с гектара, держали стада быков, строили просторные деревянные дома-крепости, которым износу нет, — и все это при отсутствии техники, удобрений, гербицидов. Это была веками отлаженная система крестьянского самоуправления. Именно демократические традиции русского Севера сделали край процветающим. А Русский Север в 16-м веке — это половина страны.
Глеб Тюрин воспроизвел традиции российского земства в современных условиях.

С единомышленниками он стал ездить по деревням и собирать народ на встречи, организовывать клубы, семинары, деловые игры. Старались расшевелить людей, которые сникли, считая, что о них все забыли, что они никому не нужны, и ничего у них не может получиться. Существуют наработанные технологии, которые позволяют порой довольно быстро воодушевить людей, помочь им по-иному посмотреть на себя, на свою ситуацию.

Поморцы начинают думать, и оказывается, что у них много чего есть: лес, земля, недвижимость, другие ресурсы. Многие из которых бесхозны и гибнут. Например, закрытую школу или детсад немедленно разворовывают. Кто? Да само же местное население. Потому что каждый сам за себя и норовит хоть что-то лично для себя урвать. Но они разрушают ценный актив, который можно сохранить и сделать основой выживания данной территории. Мы пытались объяснить на крестьянских сходах: сохранять территорию можно только сообща.

Тюрин находил внутри этой разуверившейся сельской общины группу людей, заряженных на позитив. Создавал из них некое креатив-бюро, учил их работать с идеями и проектами. Это можно назвать системой социального консалтинга: обучали людей технологиям развития. В результате за 4 года население местных деревень воплотили 54 проекта стоимостью 1 миллион 750 тысяч рублей, которые дали экономический эффект почти в 30 миллионов рублей. Это уровень капитализации, которого нет ни у японцев, ни у американцев при их передовых технологиях.

Принцип эффективности
«Из чего складывается многократное увеличение активов? За счет синергетики, за счет превращения разрозненных и беспомощных одиночек в самоорганизующуюся систему.
Общество представляет набор векторов. Если часть их удалось сложить в один, то этот вектор сильнее и больше чем арифметическая сумма тех векторов, из которых он сложен.»

Селяне получают небольшую инвестицию, сами пишут проект и становятся субъектом действия. Раньше человек из райцентра тыкал пальцем на карту: вот здесь будем строить коровник. Теперь же они сами обсуждают, где и что они будут делать, причем ищут самое дешевое решение, потому что денег у них очень мало. Рядом с ними тренер. Его задача — привести их к ясному пониманию, что они делают и почему, как создать тот проект, который в свою очередь потянет за собой следующий. И чтобы каждый новый проект делал их экономически все более самодостаточными.

В большинстве случаев это не бизнес-проекты в конкурентой среде, а этап обретения навыков управления ресурсами. Для начала очень скромными. Но те, кто через этот этап прошли, уже могут идти дальше.
Вообще, это некая форма изменения сознания. Население, которое начинает себя осознавать, создает внутри себя некий дееспособный орган и вручает ему мандат доверия. То, что называется органом территориального общественного самоуправления (ТОС). По существу, это тоже самое земство, хотя несколько иное, чем было в 19-м веке. Но смысл — тот же: самоорганизующаяся система, которая привязана к территории и отвечает за ее развитие.

Люди начинают понимать, что они не просто решают проблему водо- или теплоснабжения, дорог или освещения: они создают будущее своей деревни. Главные продукты их деятельности — новое сообщество и новые отношения, перспектива развития. ТОС в своей деревне создает и старается расширить зону благополучия. Некоторое количество успешных проектов в одном населенном пункте наращивает критическую массу позитивного, которая меняет всю картину в районе в целом. Так ручейки сливаются одну большую полноводную реку.

Вот реальные примеры того, что удалось сделать Глебу и его команде:
В Коношском районе со времен советской мелиорации летом нет воды. Стали искать выход. Вспомнили: есть артезианская скважина, но надо построить водонапорную башню. Если идти обычным административным путем, сооружение потянет на миллион рублей, у муниципалитета таких денег нет. Но людям нечем поить скот и поливать огороды. Что делать? Придумали: собрать водонапорную башню из трех старых. Разработали проект. Район помог с инженерным обеспечением. Работали деревенские бесплатно. Закупили только новые трубы, разводные ключи — вся стройка обошлась в 50 тыс. рублей. И теперь вода здесь есть!

В соседней деревне Фоминской такая же беда с водой. ТОСовоцы решили привести в порядок родники под деревней. При этом сделали из них еще и местную достопримечательность. Вычистили помойку вокруг источников, поставили бетонные кольца для водозабора, срубы, беседку в традиционном русском стиле, декоративную ограду. И стали заманивать туристов. Как? Очень оригинально. Источники были названы родниками любви и поцелуев. В местном ЗАГСе оставили рекламу. И новобрачные поехали. Родилась традиция. Сейчас там каждое воскресенье свадьба. Едут с райцентра. Каждая свадьба оставляет 500 рублей. Для деревни это деньги. Уже и новые русские приезжают туда отдохнуть — там начали площадку для шашлыков отделывать. А еще тамошний ТОС отстоял лес от вырубки, добился льгот своим ветеранам, взял на себя обмен паспортов и многие-многие другие дела, о которых прежде и думать не могли. Теперь уже и молодежь начала подтягиваться к ТОСу — поверили.

В поселке Хозьмино Вельского района идея была другая — благоустроить два дома для ветеранов войны. Поначалу это казалось сомнительным. Почему этим двум? И в чем тут развитие? Их аргумент: «Мы сделаем более красивым поселок». Эффект проекта был невероятным. За 250 долларов, выделенных по гранту, они обшили вагонкой два дома, покрасили и украсили резными карнизами и наличниками. Живущие рядом посмотрели и задумались: надо свои дома сделать не хуже. Так возникла целая «музейная» улица домов, украшенных с невероятной фантазией. Идея следующего проекта была более практичной: перепахать все общественные сенокосы и засадить травой, которая даст гораздо больше зеленой массы. После этого тосовцы взялись модернизировать старую изношенную систему отопления поселка, при которой нещадно мерзли зимой, и постоянно висела угроза полного разморожения системы. В 16 домах установили печи или мини-котельные, а освободившиеся мощности отопительной системы направили на школу, клуб, больницу. Эффект проекта: 80 000 рублей в год экономии бюджетных денег. По завершении проекта экономия составит 600 тыс. рублей в год. А еще хозьминцы взялись восстанавливать свою уникальную церковь XVIII века.

В деревне Леушинской рядом с Хозьмино группа женщин, создав ТОС, взялась за здание запущенной котельной. Это была страшная мертвая индустриальная коробка из кирпича, заполненная громадами ржавых котлов и труб, в которой выл ветер и напивались алкаши. Тосовки придумали сделать там шейпинг-зал. Подняли мужиков, вытащили котлы, утеплили здание, привели в порядок крыши и стены, настелили полы, все покрасили, установили печь. Теперь тут есть современный спортзал, вокруг которого начала роиться молодежь и подростки, те, что прежде болтались без дела — с ними уже устали «бороться». А район под новый спортцентр дал пол-ставки руководителя спортивных секций.

В соседней деревне Берег того же Вельского района — масса безработных женщин. Они решили выращивать капусту. Создали производственный кооператив. Им дали безвозвратный грант. Они капусту вырастили, продали, на полученные деньги благоустроили медпункт, обстановку, спортплощадку для детей. И изменили ситуацию в деревне в принципе. Сейчас провели ремонт в клубе и создают там информационный центр ремесел.

В старинном селе Ошевенск в 40 километрах от Каргополя, ТОС тоже обратился к возрождению культуры и развитию туризма. Места тут живописнейшие, много старины, но все в разрушенном состоянии, нет работы, все пьют. Тосовцы взяли заброшенный купеческий дом XIX века и за два года полностью его восстановили, воссоздав в нем интерьер позапрошлого века. Получилась замечательная маленькая гостиница- музей. Когда энтузиасты начинали, деревня не верила: «Да какой у нас туризм?!» Но когда проект успешно довели до конца, деревенские стали проситься: «Ну, если у вас еще что-нибудь будет, вы уж нас возьмите!» Сюда уже приезжали архангельский Владыко, туристы из Москвы и даже Америки.

А вот в деревне Заозерье Мезенского района, что на самом севере области, на границе с тундрой, ситуация может показаться на порядок более сложной, чем в остальных архангельских деревнях. В деревне осталось всего двое ребятишек — школу собирались закрывать. Никакого производства, все закрыли. Это почти при полной изоляции от центра областного центра! Разбитая дорога есть только зимой — 550 километров смертной муки. За что тут браться? Стали думать, спорить. И вот что надумали. В районе много одиноких стариков, которым нужна помощь. Их увозят в богадельню областной центр. А что если открыть для них дом престарелых? Нет помещения? Перевезти огромное здание закрытого детсада из соседней деревни!

Взялись и за три года сделали! В январе 2004 года открыли дом престарелых на 14 мест. У многих местных появилась работа, место сбыта с/х продукции.

Чтобы привлечь сюда медсестру (головная боль для многих даже более благополучных деревень!), тосовцы отремонтировали заброшенную квартиру в общежитии и дали объявления в газетах по всей России: «Требуется медсестра. Желательно с детьми. Благоустроенная квартира предоставляется». Оказалось, что в стране полно женщин, которые мечтают уйти от пьющего мужа, да некуда. И к ним приехала одна такая — с двумя детьми-школьниками. А это значит, что и дом престарелых обеспечен медпомощью, и еще школьников добавилось. Значит, школу не закроют.

Развитие — это не передача денег, как думают некоторые чиновники. Развитие — это передача умений, передача навыков, передача знаний, которые формируют инновационное поведение жителей, сообщества. Поэтому совершенно очевидно, что это требует появления людей, которые умеют работать с этим профессионально, — таких профессиональных «развивателей», людей, которые помогают создавать развитие. Инновацию надо принести, адаптировать, показать, научить, помочь внедрить, сопровождать до тех пор, пока она не приживётся, пока на практике кто-то из сельчан не сможет реализовать что-то инновационное. А потом нужно показать остальным, объяснить, растолковать. И тогда эта инновация обретает последователей, становится жизненной реалией.

С «подачи» Тюрина и его Института в Архангельской области было создано около 40 ТОСов — зарегистрированных групп неравнодушных к собственной жизни людей. Реальных органов власти на селе. Эти проекты, если говорить упрощенно, строятся из нескольких элементов:
1. Люди на местах объединялись, чтобы развивать свою местность. Для начала это были небольшие группы, которые становились структурой развития своей деревни, своего села — по сути, выступали в партнерстве между собой и в партнерстве с властью.

2. Эти люди сами существенно изменялись: брали на себя ответственность за свою судьбу. Уже через небольшое время они думали и взаимодействовали по-новому, получив определенные навыки и знания.

3. При некоторой поддержке жители десятков северных деревень находили умные и оригинальные решения своим проблемам, превращали эти решения в проекты, находили и получали необходимые ресурсы, начинали реализацию проектов и в подавляющем большинстве случаев доводили их до эффективного результата — успешно завершали первые проекты и начинали новые.

Подобный способ развития приводит к мощному увеличению активов территории, к реальной ее капитализации — к тому, что бедность и бесперспективность уступают новым возможностям, новой локальной экономике. И больших денег для этого не требуется. Скорее, нужны воля, желание и определенные технологии социального консалтинга. Глеб Тюрин с коллегами смогли показать, что реальные изменения могут быть запущены где угодно, практически в любых, даже в самых, казалось бы, безнадежных местах.

Разработанные механизмы и технологии начинают широко применяться в регионах России страны. О развитии территорий сегодня все чаще думают горожане — они становятся главной аудиторией, главным двигателем перемен. Это признак нашего времени. Прежде город был пылесосом, «пожиравшим» человеческие ресурсы территории.

опубликовано econet.ru

Брендон Гримшоу по доброй воле сослал себя на необитаемый остров и прожил там 50 лет. В результате заросший кусок суши превратился в райский уголок, который у Гримшоу пытались купить за 50 миллионов долларов. А он не продал. И вот почему...

Когда англичанину Брендону Гримшоу было под сорок, он бросил работу газетного редактора и начал новую жизнь. За 13 тысяч долларов он купил крошечный необитаемый остров на Сейшелах и переехал туда навсегда.

К этому времени на остров вот уже 50 лет не ступала нога человека. Новые владения Брендона так густо заросли травой, что падающие с деревьев кокосы не могли долететь до земли. Первое время Гримшоу даже не мог обойти остров – ему приходилось плавать до противоположного конца на лодке. Как и полагается настоящему робинзону, Брендон нашел себе компаньона из числа аборигенов. Его Пятницу звали Рене Лафортен. Вместе с Рене Брендон начал обустраивать свой новый дом. В то время как Рене приезжал на остров лишь периодически, Брендон жил на нем десятилетиями, никуда не уезжая. В одиночку.
За 39 лет Гримшоу и Лафортен посадили своими руками 16 тысяч деревьев и выстроили почти 5 километров тропинок.

В 2007 году Рене Лафортен скончался, и Брендон остался на острове совсем один. Ему был 81 год. Он привлек на остров 2000 новых видов птиц и завел больше сотни гигантских черепах, которые в остальном мире (включая Сейшелы) уже были на грани вымирания. Благодаря усилиям Гримшоу на когда-то пустынном острове сейчас находится две трети фауны Сейшельских островов. Какое-то время Брендон даже пытался искал на острове золото – по слухам, пираты закопали там несметные сокровища. Так ничего и не найдя, он вернулся к тому, что у него получалось лучше всего – заботиться о природе.

Заброшенный клочок земли превратился в настоящий рай. Несколько лет назад принц Саудовской Аравии предложил Брендону Гримшоу за остров 50 миллионов долларов, но робинзон отказался. «Не хочу, чтобы у богачей остров стал излюбленным местом для проведения каникул. Лучше пусть он будет национальным парком, которым может наслаждаться каждый».

И добился того, что в 2008 году остров действительно объявили национальным парком. Гримшоу был рад любым посетителям. Только повесил на всякий случай табличку: "Уважайте черепах, есть вероятность, что они старше вас". На остров стали приезжать журналисты - послушать удивительные истории и взять интервью, несколько людей даже сняли про Брендона документальные фильмы. Один из них вышел накануне смерти Брендона в августе прошлого года. Ему было 86 лет.

В одном из поздних интервью Гримшоу спросили, не чувствовал ли он себя когда-нибудь одиноким. «Да, всего однажды. Я тогда снимал комнату в Лондоне», - ответил он.