В одном из лондонских подвалов за тремя цельнометаллическими дверями и стеклянной стеной гудит рой из тысяч малярийных комаров. Помещение находится под отрицательным давлением — то есть воздух постоянно подается внутрь, к комарам, которые прямо сейчас подвергаются совершенно новому и, судя по всему, мощному виду генетической инженерии.
Если завершить генетическую модификацию этих комаров и отпустить их в свою родную Африку, это беспрецедентным образом скажется на их виде. Дело в том, что этих малярийных комаров снабдили интересной генетической фишкой: они либо стерильны (и не могут продолжать род), либо фертильны — при этом ген стерильности передается почти каждому потомку. Теперь представьте, что сценарий такого генетического саботажа повторяется из поколения в поколение.
Эти убийственные генетические изменения вскоре распространились бы по африканским тропикам и уничтожили бы в итоге всю популяцию малярийных комаров. А вместе с ними и малярию.
Всего за несколько лет мы избавились бы от последнего эпидемического бича человечества, ежегодно уносящего жизни полумиллиона людей. Это стало бы одним из величайших достижений медицины.
И тем не менее, намеренное избавление от видов — не то занятие, над последствиями которого можно не думать, да и сам факт выпуска высокоинвазивных генетически модифицированных организмов в дикую природу достаточно волнующий.
Что такое генетический привод
Встраивать конкретные гены в последующие поколения целых видов (технология генетического привода) стало возможным только вместе с развитием технологии редактирования генома CRISPR. Она позволяет вносить точные изменения в ДНК организМа. Научный сотрудник Гарвардского института Виссапо биоинженерии Кевин Эсвелт впервые предложил технологию генетического привода и очертил возможные сферы применения для своего изобретения, например, — создание устойчивых к гербицидам семян или снижение популяции малярийных комаров и островных грызунов.
Многих защитников природы ужасает такая перспектива, но некоторые из них восприняли идею генетического привода с энтузиазмом.
Фонд Билла и Мелинды Гейтс собирается использовать эту технологию в качестве центрального элемента в борьбе против малярии, а экоактивисты из Island Conservation, которым долгое время приходилось использовать ядовитые вещества против наводняющих территории мышей и крыс, готовы применять генетический привод как более точную альтернативу для спасения местных видов. В Новой Зеландии с помощью генетического привода собираются к 2050 году избавиться от паразитных видов грызунов, куниц и опоссумов. Изобретатель технологии Кевин Эсвелт хочет вывести мышей, устойчивых к бактерии, вызывающей болезнь Лайма.
Мишенями для генетического привода могут стать тропическая лихорадка, вирус Зика и прочие заболевания, передающиеся через комаров. В одной из калифорнийских лабораторий сейчас ведется работа по снижению урона, наносимого фруктовыми мушками, а в Австралии и Техасе работают над разведением мышей, неспособных нести потомство женского пола. Первые полевые испытания технологии генетического привода ожидаются уже в следующем десятилетии.
Когда появились ГМО ранних поколений — к примеру, знаменитые трансгенные растения компании Монсанто, устойчивые к гербициду Раундап, — противники биоинженерных технологий зачастую делились опасениями по поводу опасности проникновения таких трансгенных организмов в окружающую среду.
Защитники природы были уверены, что подобное проникновение неизбежно, но корпорации сдерживают этот риск. Но до сегодняшнего дня никто не предполагал, что ГМО выпустят в природу.
Когда я впервые услышал о генетическом приводе, мне сразу вспомнилась вымышленная полиморфическая форма воды «лед-девять» из воннегутовского романа «Колыбель для кошки». Лед-девять остается в твердом состоянии при комнатной температуре и становится центром кристаллизации для окружающих ее молекул воды, превращая и ее в лед-девять. В конце романа один из героев лижет кусочек льда-девять, чтобы совершить самоубийство, а вскоре его окоченевшее тело попадает в мировой океан, что означает конец всего живого на Земле.
Технология генетического привода обладает схожим со льдом-девять антиутопическим потенциалом: теоретически одна скромная научная лаборатория способна уничтожить жизнь на планете. И эта технология стала нам доступна гораздо раньше, чем мы думали.
Как наследуются модифицированные гены
Генетический привод играет с механизмом наследования, меняя генетические настройки будущих поколений. В геноме видов, воспроизводящихся половым размножением, как правило, есть две версии каждого гена — по одной от каждого родителя. Эти гены случайным образом наследуются их потомками.
Те, кто наследует более удачный набор генов, успешнее выживают и имеют больше шансов передать этот набор уже своим потомкам; у наследников менее удачного набора эти шансы соответственно снижаются. Так эволюция избавляется от невыгодных генов.
Методы традиционной генной инженерии ограничены принципами репродукции. Большинство наследственных черт передаются следующим поколением с вероятностью 50/50. Если переданная черта не дает организму преимуществ, она постепенно исчезает.
До настоящего момента генная инженерия занималась передачей отдельных наследственных черт, но не касалась генетики целых популяций. Генетический привод же предполагает почти стопроцентную гарантию наследования.
А поскольку выгодные с точки зрения эволюции гены и так закрепляются с помощью естественного отбора, основная ценность генетического привода состоит именно в возможности закрепления невыгодных черт, вплоть до полного исчезновения вида.
Как генетические модификации стали доступны
Для технологии генетического привода необходим инструмент редактирования генома CRISPR-Cas. Он состоит из двух частей: фермент, разрезающий гены, и спейсер, в котором зашифрована информация о том, какой фрагмент вырезать. Все просто, как дважды два.
CRISPR настолько проста в использовании, что для этого не нужна ни супероборудованная лаборатория, ни суперученая голова. Я самолично изготовил устойчивую к антибиотику бактерию в кухне друга: просто заказал CRISPR у специализированной компании (65 долларов плюс доставка), указал точную ДНК-последовательность из 20 букв, получил на почте небольшую пробирочку с несколькими каплями жидкости, добавил жидкость в другую пробирку с клетками организма и ДНК, которую нужно в него внедрить. Нагреваем. CRISPR находит нужное место, разрезает, новая ДНК встает на место. Готово!
Кто изобрел генетический привод
Кевин Эсвелт когда-то был участником гарвардской группы ученых, занимающейся разработкой CRISPR. Он заметил, что CRISPR можно внедрять прямо в геном целого организма и запустить генетический привод. Попав в организм, CRISPR удаляет фрагмент гена, к которому он прикрепляется, клетка копирует работающую генетически модифицированную версию гена (содержащую CRISPR). Из двух работающих копий CRISPR гена одна гарантированно передается потомку. Процесс повторяется до тех пор, пока вся популяция не унаследует модифицированную черту.
Это стало потрясающим открытием. По неписаным научным законам следующим шагом Эсвелта должно было стать создание генетического привода в лабораторных условиях с последующей публикацией научной статьи о новом открытии.
Вместо этого Эсвелт приостановил работу над открытием и взял время на размышления.
Впервые я увидел Эсвелта на научном саммите Editing Nature и был поражен его настроем. Он был похож на загнанного зверя или на человека, который только что вернулся на машине времени из темного будущего и надеется спасти человечество от его наступления.
Улыбка мальчишки, волнистые светлые волосы и неожиданно низкий тембр голоса, в котором слышится невыразимая скорбь по планете и бессилие перед наступающими переменами.
Эсвелт понимал, какую опасность таит новый «лед-девять» — настолько простая в применении и эффективная технология. «Это самомасштабирующаяся штука, которую нельзя испытывать в полевых условиях. Мы не можем просто ввести его в географичесую среду, не поставив под угрозу всю популяцию», — сказал он присутствующим на саммите биологам, защитникам природы и специалистам по этике.
После своего открытия Эсвелт предполагал, что он будет не единственным первооткрывателем. Опасную природу генетического привода нельзя доверять биоинженерам, работающим по одиночке:
«Принимая решение по проведению лабораторных экспериментов с генетическим приводом, помните, что его последствия могут повлиять на других людей. Если вы не извещаете сообщество о своей деятельности, вы в прямом смысле слова отбираете у них право голоса. Это неправильно».
Вот Эсвелт представляет на экране презентации возможные громкие газетные заголовки из будущего: «Целые виды превращаются в ГМО руками ученых. Во всем винить CRISPR?». Эсвелт опасается реакции общественности, которая на волне обсуждения экспериментов может поставить клеймо на технологии и ее потенциале.
Поэтому вскоре после своего открытия вместе с коллегами из Института Висса он организовал собрание ведущих экологов, биологов, специалистов по этике и национальной безопасности, представив группе ученых саму технологию и предложив обсудить план дальнейших действий.
Как не создать новую ядерную бомбу
Ученые пришли к выводу, что единственный способ изучить возможности генетического привода — это изменить научную культуру:
«Обществу необходимо хотя бы знать о наших размышлениях до начала экспериментов. Это сложный момент, поскольку текущее состояние дел в науке против этого: ты делишься своей блестящей идеей, изобретаешь что-то потрясающее, а лаборатория с большими возможностями крадет ее, публикует и получает все плюшки».
Поэтому Эсвелт решил действовать своим примером. Он опубликовал статью до начала экспериментов в надежде на то, что последующие исследования генетического привода учтут изложенные им предостережения и рекомендации — в особенности рекомендацию о проведении предварительной регистрации всех экспериментов, связанных с генетическом приводом в целях строгого контроля.
С тех пор Эсвелт прикладывает огромное количество усилий, чтобы сдержать неразумное использование технологии генетического привода. Порой ему приходится говорить достаточно прямолинейно: «Мы идем вслепую. Мы вскрываем коробки с неизвестным содержимым и не думаем о последствиях. Скоро мы упадем с этого натянутого каната и полностью лишимся общественного доверия».
«Когда учёный видит нечто, что кажется ему техническим открытием, он хватается за это „нечто“, осуществляет его и только потом задаёт вопрос, какое применение найдёт открытие, —— потом, когда само открытие уже сделано. Так произошло и с атомной бомбой», — сказал Оппенгеймер в 1954 г.
Пожалуй, со времен Оппенгеймера не было ученого, которому приходилось бы выступать против распространения собственного открытия.
Теперь подобное происходит с генетическим приводом. Эсвелт организовал группу в Массачусетском технологическом институте под названием Sculpting Evolution. Я сижу в кабинете у Эсвелта и задаю ему вопрос о том, много ли ученых ему удалось убедить в своей позиции. Он пожимает плечами: «Их не убедить, пока не сменятся приоритеты. Теоретически большинство ученых со мной согласны, но на практике они к этому не готовы». Перспектива собственного научного бессмертия (или на худой конец звание заслуженного профессора) слишком соблазнительна, и если соблюдать правила безопасности при работе с генетическим приводом согласны многие, мало кто желает открыто делиться информацией о происходящем в стенах своих лабораторий.
Почему генетический привод может быть опасным
Мы стоим на пороге генетического взрыва. Мишенями для генетического привода могут стать многие сельскохозяйственные вредители, а также сорняки, выработавшие устойчивость к раундапу. Калифорнийские фермеры, разводящие черешню, спонсируют исследования генетического привода для избавления от фруктовой дрозофилы, откладывающей яйца в мякоти фруктов.
Индийская компания Tata Trusts инвестировала в Калифорнийский университет в Сан-Диего 70 млн долларов для обучения индийских ученых технологии генетического привода в сельскохозяйственных и эпидемиологических целях.
Биотехнологическая компания Oxitec в полевые условия выпустила генетически модифицированную капустную моль (которая вредит брокколи и капусте). Моль несет в себе ген, ведущий к гибели личинок женского пола. Пусть в этом случае генетический привод не задействован, следующим шагом станет именно его применение.
Самые активные критики генетического привода — две природозащитные организации: Friends of the Earth и ETC. Джим Томас, соисполнительный директор ETC, сказал мне, что за громкими словами об избавлении от эпидемий и спасении исчезающих видов он видит маячащую спину гигантов сельского хозяйства. «Я однозначно считаю, что технология нужна именно им. Генетический привод станет инсектицидом нового поколения. На этом можно сделать огромные деньги, и их и будут делать». Также Томас опасается возможных последствий для развивающихся стран: «Какое влияние окажет настолько мощная технология на политические отношения? Как она скажется на маргинализированных и незащищенных слоях населения?».
30 ведущих защитников природы, в том числе Джейн Гудолл, Дэвид Сузуки и Вандана Шива, присоединились к ETC и подписали открытое письмо о наложении моратория на исследования генетического привода:
«Мы убеждены, что настолько мощные технологии, представляющие потенциальную опасность, с непрогнозируемыми последствиями их применения, не прошедшие этическую и социальную экспертизу, — никто не имеет права представлять как инструменты сохранения видов. Учитывая очевидные риски безвозвратной утраты генетического фонда окружающей среды и моральную неоднозначность подобных действий, мы призываем прекратить применение технологий генетического привода».
Организация Friends of the Earth присоединилась к ETC в призыве к мораторию на собрании, посвященном Конвенции ООН по биологическому разнообразию.
Конвенция в свое время уже наложила мораторий на такие неоднозначные технологии как фертилизация океана и создание стерильных семян, но в случае с генетическим приводом конвенция требует лишь более точную оценку рисков.
Friends of the Earth и ETC настаивают на введении моратория. В декабре этот вопрос будет поставлен на голосование.
Многие ученые-исследователи генетического привода обвиняют эту группу энтузиастов в преувеличении рисков генной инженерии и манипуляции общественными страхами. Однако Натали Кофлер, основатель инициативы Yale’s Editing Nature (инициатива призвана повысить осведомленность людей о редактировании генома), считает чрезвычайно важным серьезно относиться к точке зрения сторонников моратория на генетический привод: «Не проходит и дня, когда бы я не встретилась с человеком, разделяющим подобные взгляды. Они считают, что неправильно вмешиваться в ДНК дикой природы. Для них это звучит кощунственно. Жаль, что ученые и инженеры закрывают глаза на картину мира этих людей и не считают ее достойной обсуждения — это приводит лишь к жесткой поляризации мнений».
Сама Кофлер считает идею запрета генетического привода «смехотворной»: «Это передовая технология. Сейчас мы не знаем в деталях, как она работает, как отнесется к ней общество, к каким последствиям в окружающей среде она приведет. Сейчас нам необходимо сохранить нейтралитет, как следует изучить эту технологию, открыто и прозрачно рассказывая об этом. Что ни говори, здесь требуются значительные научные и социологические изыскания».
Джим Томас призывает обратить внимание на разницу между мораторием и бессрочным запретом: «Многие думают, что мы требуем не взять паузу на размышления, а прекратить развитие технологии. Но мораторий не предполагает полной остановки».
Когда риски настолько высоки, кому может помешать пауза? Она может помешать людям в Африке, говорит Эсвелт. Один год простоя в исследовании генетического привода означает смерть полумиллиона людей. «Могу ли я сказать человеку, что его дети погибли от малярии из-за того, что небольшая группа ученых не смогла прийти к согласию? Имеют ли право люди накладывать вето на технологию, которая может спасти жизни многих людей?», — таким вопросом задается Эсвелт.
Изобретатель против изобретения
Несмотря на это, Эсвелт продолжает усложнять жизнь своим коллегам. В прошлом ноябре я и еще несколько журналистов получили от него необычное письмо:
«Пишу вам, поскольку на следующей неделе ожидается публикация нескольких интересных статей касательно генетического привода, сохранения видов и политики в отношении научных открытий… Спешу сообщить, что мое предложение применять технологию генетического привода для контроля паразитарных видов было огромной ошибкой. С моей стороны было крайне неосмотрительно даже предложить такой вариант».
Эсвелт объяснил, что математическое моделирование показало, что генетический привод несет в себе гораздо большие риски, чем он предполагал. Поэтому «…нам даже не стоит рассматривать вариант построения систем генетического привода, которые могут распространиться за пределы целевой территории» (исключение можно сделать для малярии).
Новые статьи запустили новую волну паники в СМИ. «Ученые заявили, что генетический привод слишком опасен для полевых экспериментов» — с таким заголовком вышла статья в New York Times. Фокус журналистского внимания пришелся на «явку с повинной» Эсвелта. Встретившись с Кевином в его кабинете, я спросил его, такой ли реакции он ожидал: «Конечно! Я же не так наивен, как можно подумать. Ученый выпустил джина из бутылки и сожалеет об этом — это же великолепная история! Не каждый день ученые признают свои ошибки. И, возможно, нам стоит делать это чаще».
Эсвелт убежден, что исследователи недооценивают последствия выпуска генно-модифицированных организмов в полевые условия, пусть даже на изолированной территории — хотя бы потому, что даже самая совершенная математическая модель не сможет просчитать самый непредсказуемый фактор на свет — человеческую природу.
«Вы создаете экспериментальные условия, тестируете, а кто-то, у кого есть шкурный интерес, нелегально вывозит ваши образцы для получения выгоды. Нанять наемников для захвата нескольких мышек — не такое уж и сложное и затратное дело. Но ученые о таком сценарии не думают».
Я сразу вспомнил слова безумного математика из «Парка юрского периода»: «… вся история эволюции — это описание того, как разные жизненные формы преодолевали всевозможные ограничения. Жизнь постоянно рвется на свободу. Жизнь распространяется на новые территории. Это происходит не безболезненно, иногда даже с риском для самой жизни — но все равно жизнь так или иначе находит способ добиться своего».
Разработка временных генных изменений
Некоторые ученые считают такой шаг Эсвелта PR-ходом, ведь вместо генетического привода он предлагает новую разработанную им технологию Daisy Drive («гирляндный привод»).
Эта система представляет собой несколько приводов, связанных между собой гирляндой: привод А передает информацию приводу Б, привод Б — приводу В и т. д. Поскольку привод А не получает никакой информации, его наследственные модели остаются нормальными, и изменения не выходят за пределы конкретного генофонда. Потомки, не наследующие черт А, не передают их приводу Б и последующим поколениям.
Спустя несколько смен поколений весь привод самостоятельно прекращает работу. Гирляндный привод позволяет внести изменения в популяции лишь на ограниченный период времени.
Эсвелт надеется с помощью такого привода с самоограничением победить болезнь Лайма на северо-востоке США, где она стала настолько распространенной, что люди боятся гулять по лесам и паркам: почти 40% населения острова Нантакет заражены болезнью Лайма. Именно здесь и на соседнем острове Мартас Винъярд Эсвелт собирается запустить эксперимент «Мыши против клещей».
Он ведет на островах работу с населением, рассказывая об эксперименте, его возможностях и рисках. После первичных полевых экспериментов на изолированных территориях он выпустит тысячи устойчивых к болезни Лайма мышей на Нантакет и Мартас Винъярд. Следующим шагом может стать выпуск мышей на континент.
Цикл развития болезни прервется, популяция модифицированных мышей также прекратит существование. Спустя несколько поколений мыши вернутся в нормальное состояние.
Пока что подобные приводы с самоограничением существуют лишь на бумаге. Поэтому Джим Томас отзывается об этом варианте с некоторой долей скептицизма: «Рассчитывать на точность в биологии и экосистемах — это как строить замки на песке». Экосистемы слишком сложны, а вирусы и паразиты обладают феноменальными способностями к выживанию.
Эсвелт на слова Томаса отвечает так: «Все задаются одним и тем же вопросом: откуда, мол, нам знать, что все пойдет по плану? Никогда прежде у нас не было в руках такого инструмента, который к тому же может выйти из-под контроля. И точные прогнозы здесь дать невозможно». Но, в отличие от скептиков, он считает, что мы можем достаточно уверенно работать с некоторыми процессами: «Нам нужна модель изменений в больших популяциях на протяжении многих поколений. С мышами и комарами это сделать невозможно, а вот с червями — вполне».
Могут ли генетические эксперименты быть безопасными
Этой зимой я был на шестом этаже одного из зданий Массачусетского технологического института за плотно закрытой дверью с пометкой «Уровень биологической опасности 2» и держал в руках чашку петри с круглыми червями (нематодами). В каждой чашке жило по 5-10 000 нематод, дающих потомство каждые три дня: «Ежегодно мы получаем сто поколений общей численностью в 100 миллионов. Если постараться, мы можем достичь и миллиардной численности. Никакие другие организмы на такое неспособны».
Вот один из коллег Эсвелта ставит чашку с червями под микроскоп и включает подсветку. Сквозь линзу я вижу, как они пробираются через агар, поедая бактерии. Кишечник каждого из них светится красным неоновым цветом благодаря флуоресцирующему гену — это необходимо для более простого отслеживания генетических изменений.
Эти милые создания вскоре станут первыми организмами на планете, которые пройдут через гирляндный привод.
Их жизнь будет протекать в тысячах трубок, уровень жидкости в которых будут регулировать специально обученные роботы. В каждой трубке будет жить своя популяция червей, в которые позже команда Sculpting Evolution запустит гостей, прошедших через гирляндный привод. Кроме того, ученые проверят последствия роста популяции после привода и решат, можно ли изобрести «обратный привод», который повернет изменения вспять.
Черви обладают вполне достаточным уровнем генетического разнообразия, чтобы стать экспериментальной площадкой, и, конечно, все эксперименты пройдут предварительную регистрацию в научном сообществе. А чтобы «жизнь не рвалась на свободу», проект обеспечивается пятью уровнями безопасности: физическим (содержание в закрытой лаборатории), экологическим (в темных закоулках Кембриджа нет других круглых червей), репродуктивным (большинство круглых червей гермафродиты и вообще не интересуется сексуальной жизнью), молекулярным (система привода с самоограничением) и еще более молекулярным (генетический привод нацелен на последовательность ДНК, которая была модифицирована в экспериментальных червях, но отсутствует в диких).
Если бы все исследования генетического привода проводились именно так, мне бы спокойно спалось ночью. Увы, невзирая на рекомендации Эсвелта и Национальной академии наук, пока не существует никаких ограничительных правил.
И даже если все ученые мира проявят максимально ответственное отношение, легко представить, как с распространением технологии появится все больше соблазнов ступить на скользкую дорожку.
Станут ли военные злоупотреблять генной инженерией
Общественность забеспокоилась еще сильнее после публикации 1 200 писем из переписки между учеными и сторонниками генетического привода (публикация была совершена согласно Закону о свободе информации США). Пресс-релиз назывался назывался«Свидетельства ведущей роли американской армии в разработке генетического привода» и содержал в себе упоминания наиболее значительных проектов, связанных с генетическим приводом, в том числе лондонских комаров, техасских мышей и круглых червей из МТИ.
Все эти проекты спонсировало DARPA (Управление перспективных исследовательских проектов Министерства обороны США) в рамках программы «Безопасные гены». И хотя DARPA несколькими месяцами ранее официально анонсировало факт финансирования этих проектов, широкая публика восприняла пресс-релиз как новость.
Заголовок в Guardian гласил: «Минобороны США инвестирует 100 млн долларов в технологии генетического вырождения».
DARPA отметила, что финансирование производилось в оборонных целях: «Мы чувствовали, что наука редактирования генов, включая технологию генетического привода, шагнула в стенах лабораторий далеко вперед. Однако такое бурное развитие не сопровождалось использованием последних достижений в области биобезопасности, что абсолютно необходимо во избежание потенциальных угроз или злоупотребления подобными технологиями».
Программа «Безопасные гены» призвана изучать возможности ограничений генетических приводов и способов их остановки, но ни одно из решений программы не нравится Томасу: «В пример можно привести историю с исследованиями биологического оружия. Эти исследования всегда приобретали оборонительную окраску: мол, нам нужно развивать это направление, чтобы иметь возможность отразить удар тех, кто тоже его развивает». Томас опасается, что интересы DARPA лежат гораздо глубже:
«Они держат руку на пульсе каждого проекта генетического привода, чтобы понять, как это всё работает. А как только тебе начинает казаться, что можно контролировать генетический привод, сразу захочется использовать его в сельском хозяйстве или в качестве оружия».
Тем не менее, некоторые эксперты полагают, что из генетического привода не получится эффективного оружия — слишком уж он медленный, а его действие слишком очевидно. Есть более простые способы развязать войну.
На первой встрече с Эсвелтом я спросил его, может ли он представить ситуации, когда технологии представляют слишком большую опасность, даже в ограниченных условиях: «Легко! Есть совсем неисследованные области науки. Больше я ничего не скажу».
Не стоит ли сначала думать, а потом делать?
При появлении новой технологии всегда разгораются дискуссии о сценариях развития, о мечтах и страхах.
Генетический привод избавит нас от малярии. Или станет новым биологическом оружием.
Это нормальное человеческое поведение. Но все же нам стоит не забывать, как в действительности бывают редки крайности.
Настоящая проверка начнется после первых маленьких успехов генетического привода при контроле эпидемий или в сельском хозяйстве. У нас в руках окажется самый мощный молоток в истории человечества, и мы начнем искать подходящие под него гвозди.
Каждое растение с коротким циклом размножения или животное, которое нам не нравится, может стать кандидатом на исправление. Мы захотим получить тараканов, которые не любят запах мусора. Ядовитый плющ, который не вызывает сыпь. Огненных муравьев без огня. Гвоздей вокруг нас окажется так много, что мы не сможем удержаться от соблазна по ним ударить.
«Ну и что?» — возразите вы. Мы уже много лет играем с природой. Вот вам загрязнение, разрушение ареалов обитания, пестициды, инсектициды и парниковые газы. И что-то Йель не собирает комиссию по этике каждый раз, когда кто-то вырубает лес или глушит рыбу динамитом. А что же мы с генетическим приводом так возимся?
Возимся, потому что он не такой, как всё остальное.
Если вы когда-либо оказывались на безлюдной равнине или необитаемом острове, вам должно быть знакомо это странное чувство непричастности ко всему человеческому. Такие места напоминают нам о том, что мир может существовать и без человека. А еще о том, что мы — лишь замысловатая завитушка ДНК на третьей планете от солнца. Каждый вид, существующий на Земле, представляет собой особый род культуры, сложную сеть из форм поведения, предрасположенностей и традиций.
Мы перекинули мосты там, где это казалось невозможным. Мы опутали Эверест страховочными тросами. Наши следы остались даже в самых диких уголках природы. Непокоренной осталась ДНК дикой природы.
Если мы решим, что имеем право пройтись генетическим приводом через виды, геном станет нашим национальным парком. Да, я ненавижу комаров, которые портят мне отдых в палатке, но я глубоко уважаю неприкосновенный ландшафт их генома.
Вмешаться в него — это почти то же самое, что прокинуть высокоскоростное шоссе через заповедник: возможно, это будет удобно, но мы безвозвратно потеряем первозданную красоту.
Когда у нас в руках появляется новая технология, мы часто сначала делаем, а потом думаем.
Наш культурный код предписывает нам чествовать первооткрывателей и завоевателей, поэтому мы и спешим оказаться первыми, добиться раньше других, испытать как можно скорее. Эти комары могут оказаться чертовски важными. Они вообще могут быть даром богов, живой метафорой взаимосвязи всего со всем.
Может быть, эти комары позволят нам перейти от модели поощрения первооткрывателей к модели мудрости и взвешенных решений.
